Владимир ПЫХТИН
Всегда с глубокой скорбью думаю о том, какие невероятные лишения выпали на долю моих отца и мамы, какая неимоверно трудная судьба постигла моих дедов. Одновременно преклоняюсь перед их героизмом и мужеством, мудростью и долготерпением, верой в себя, их надеждой на Бога.
Отец мой, Алексей Никитович, родился на территории когда-то малозаселенного бывшего Дикого Поля, позднее ставшего частью Украины, в большой и крепкой крестьянской семье выходцев из Курской губернии. Крестьянский труд познал с ранних детских лет. И не случись исторических потрясений начала прошлого века, быть бы ему потомственным хлеборобом. Но грянул гром революции, и судьба распорядилась иначе. Плодородные ухоженные земли и обжитое, обустроенное хозяйство вскоре пришлось покинуть навсегда.
Для отца серьезные жизненные испытания начались в 1929 году, после раскулачивания его отца Никиты Федотовича. Оказавшись в полном смысле под открытым небом и без всяких средств к существованию, их большая семья не могла оставаться вместе. Никита со старшим сыном Алексеем, которому исполнилось четырнадцать лет, уехал в Харьков на заработки. Позднее отец напишет в автобиографии: "Я трудовую деятельность начал в 1929 году в Харькове учеником каменщика в оружейных мастерских ОГПУ. В 1931 году переехал в город Константиновку и поступил на завод имени Фрунзе, где работал каменщиком на мартеновских печах. В 1934 году пошел на курсы шоферов, после окончания которых устроился на завод "Дубитель" имени Кирова, где работал до начала войны. В 1937 году проходил призыв на службу в армию, был признан годным к нестроевой".
Это, однако, не стало препятствием для мобилизации его 17 сентября 1939 года на польскую кампанию, где он пробыл несколько месяцев.
Одиссея Алексея
Отец мой не любил вспоминать о войне. В детстве я лишь отрывочно и в общих чертах знал о том, что он был в плену у немцев. Главным для нашей семьи было то, что он остался жив. А что ему на самом деле довелось пережить, я с его слов узнал уже в зрелом возрасте.
В день начала войны он получил приказ: в ноль-ноль часов следующего дня быть на Рыночной площади вместе со своей машиной, фары держать выключенными. Иметь при себе документы - паспорт, военный билет, профсоюзный билет. Среди его документов была справка о том, что он болен туберкулезом в закрытой форме. Сказали: "Теперь это не имеет значения". Построились в колонну и двинулись в сторону вокзала. Погрузились в железнодорожный состав и к вечеру того же дня отправились на запад.
За рулем - Алексей ПЫХТИН. Отец...
На шестые сутки прибыли в Коростень. Разгрузились. Были распределены по частям. Получил направление в распоряжение 5-го Укрепрайона 5-й армии с дислокацией в Белокоровичах. С первых дней со своей машиной оказался на передовой под Емельчино. Подвозил солдат, снаряды, тол, оружие к линии фронта, оттуда вывозили раненых. Только на десятый день после прибытия всех обмундировали, выдали винтовки, личные жетоны.
Первый раз попал в окружение в районе Емельчино Житомирской области. Вышли из окружения и отступали через Коростень на Чернигов и далее - на Нежин и Прилуки.
17 сентября на своих машинах, которые боялись бросать, добрались до Пирятина в Полтавской области, где оказались в ловушке. По приказу командира уничтожил свои документы - паспорт, военный билет. Оставил только шоферские права и справку о лечении от туберкулеза.
Вот так оказался в плену у немцев. Город горит. Немцы кругом гоняют наших солдат, кричат: "Рус! Рус!". Собрали тысячи людей, согнали в какой-то глиняный карьер. Поставили отдельно евреев, грузин, русских. Пересчитали. Там же в Пирятине на мельнице под открытым небом устроили временный концлагерь. Через месяц многотысячную колонну военнопленных погнали пешком в Житомир, где был организован центральный немецкий лагерь.
Приехал бургомистр и новое начальство со Згуровского сахарного завода. Надо им триста человек на уборку свеклы. Отобрали по пять человек самых доходяг с конца каждой колонны. Так отец оказался в Згуровке, недалеко от Яготина. Там пообещали: "Закончите уборку - пойдете домой!". Жил месяц на свекле. Закончили уборку - им говорят: "Отпускать не будем. Будете отправляться в Житомирский лагерь". Но некоторых больных и раненых отпустили - все равно не дойдут.
Отец решился: была не была - пойти в Згуровскую райбольницу, показал справку о том, что болен туберкулезом. Услышал в ответ: "Вы опоздали. Надо было раньше обратиться". Но к врачу все же попал. Тот встретил неприветливо: "Я знаю эту болезнь - сильно домой хочешь!". Услышав в ответ искреннее: "Это точно!", немного помолчал. Потом уже спокойнее сказал: "Я русский человек. Я тебе выпишу пропуск. Приходи завтра".
С этим документом он почти месяц добирался пешком до Константиновки. Шел в основном по ночам. Прятался от встречных. Побирался. Надеялся на встречу с родными, о которых не знал, живы ли они.
В семье, конечно, ничего не знали об этой одиссее Алексея. Оставалось только надеяться на Бога. Дед молился за своих сыновей, и Бог услышал его молитвы - оставил их в живых. Оба вернулись: один - без ноги, а другой - больной туберкулезом.
Спустя почти полвека
Рано утром 24 мая 1990 года по делам службы я выехал машиной на Полтаву. Отправляясь в эту поездку, подумал о том, что маршрут проходит по тем местам, где мой отец в начале войны проходил круги ада. Решил, если получится, найти ту старую мельницу в Пирятине, где был лагерь для военнопленных.
Едем по полтавской земле. Светит солнце, и под его лучами продолжается мирная жизнь. А я думаю о том, что вот по этой дороге почти полвека назад из Пирятина в Яготин шагал мой совсем еще молодой отец. Шагал в неизвестность, думая в первую очередь о том, чтобы не отстать от впереди идущих.
В пути уточняю, есть ли в Пирятине старая мельница и можно ли ее увидеть. Помню, отец говорил, что это пятиэтажное здание, и думаю - не могло же оно бесследно исчезнуть.
И вот находим то, что я ищу. Теперь это хлебокомбинат. За оградой - большой двор и посредине - большое старое, но… шестиэтажное здание. То ли это? Разговорился с немолодыми уже охранниками. Да, это была мельница. После войны долго, лет двадцать пять, не восстанавливалась. Пока не приехали из Киева. Вот тогда и надстроили шестой этаж. Что было во время войны - не знают.
Стоял я во дворе, смотрел и видел: 1941-й год, тысячи наших военнопленных. Кругом охрана. Немцы, свирепые овчарки. И среди них мой отец-солдат, двадцати шести лет от роду, который еще два-три месяца назад лечился в санатории, трудился, жил мирной жизнью и вот вдруг оказался на грани жизни и смерти… А где-то не так и далеко от этих мест, на Донбассе, были его отец и сестры, его молодая жена с трехлетним сыном на руках, которым предстояли впереди еще все страхи войны.
Знал бы тот солдат, что спустя почти полвека на этом месте будет стоять его сын, уже седой генерал, с двумя полковниками, которые, кстати, ни о чем не догадывались.
Страдания не закончились
После возвращения из плена началась полная страхов жизнь в оккупации. Отец, прибыв в Константиновку, обязан был зарегистрироваться в немецкой комендатуре и устроиться на работу. Пришлось поступить шофером в цивильный гараж. Помимо этого подрабатывал каменщиком - ходил по селам, клал печки, чинил дымоходы, дома обкладывал.
Когда у немцев загорелась земля под ногами и им пришлось драпать, они заставили шоферов цивильного гаража загрузить свои машины бочками с горючим и ехать вместе с ними. В пути попали под бомбежку нашей авиации. В начавшейся панике шофера разбежались, спрятались в кукурузе. Сидели там, пока не услышали крики советских солдат: "Эй, чьи машины? Выходи!" Вышли в страхе быть наказанными. Но получили команду офицера: "По машинам! За нами!". И уже в составе наступавших советских войск двинулись на запад.
С наступающими советскими войсками отец оказался на правом берегу Днепра в городе Пятихатки. Именно здесь он прошел поверочную регистрацию при военкомате, а также медицинское обследование. 9 ноября был направлен "на врачебную трудовую комиссию для установления трудоспособности с диагнозом TBCpulmones". Получил справку о том, что "военнообязанный запаса Пыхтин Алексей Никитович, 1915 года, прошел поверочную регистрацию… освидетельствован и признан негодным к военной службе". Справка была действительна до 1 декабря 1943 года.
С этим документом отец явился в Константиновский горвоенкомат. Там же сделана и вторая очень важная отметка о том, что он "принят на работу в Константиновский хим. завод"
Трудные послевоенные годы
После войны жилось нелегко. Отец работал день и ночь. Сменив полуторку на "Студебеккер", постоянно находился в командировках, часто его отправляли на уборочную, дома видели редко. Своим тяжким повседневным трудом обеспечивал семью. Впрочем, трудились все.
Отец был строг. Не любил миндальничать. Но детей любил, особенно родившуюся после войны дочь, хотя чувства свои к ним не открывал. Не имея образования, главным делом своим считал - выучить детей. В сентябре 1945 года я пошел в школу и по мере взросления стал понимать, что моя главная обязанность в семье - учиться.
Поскольку расходы в семье росли, отец, не колеблясь, сменил работу на еще более тяжелую. Получив новый самосвал, перешел на технологический процесс - возил серный колчедан. Напарник - молодой парень, безразличный и халатный в работе. Отец после его смены тратил время, чтобы привести машину в порядок. Наконец, не выдержал и попросил перевести хоть на полуторасменный режим, но без напарника. Выработку увеличил вдвое. Стал больше зарабатывать. Его портрет не сходил с заводской Доски почета.
Труд. Только труд. Нескончаемый труд! Тяжелый физический труд в невыносимых условиях сернокислотного цеха химического завода, который всему городу не давал дышать. И, естественно, периодическая разрядка после получки. Отец мог работать. Но мог и выпить. Как все шофера. Конечно, в семье это было не в радость.
Ностальгическое путешествие
Когда отцу исполнилось 75 лет, он пожелал побывать на своей родине. Ранним сентябрьским утром мы с ним выехали поездом из Константиновки и около полудня прибыли в Лозовую. Уже примерно через час машиной, миновав Краснопавловку, добрались до села Елизаветовки. Вот она - родина моих предков! Обычное село, ничем не отличающееся от других - те же заборы, за которыми под сенью деревьев прячутся небольшие домишки, крытые шифером либо железом.
Поехали дальше, выехали на окраину. Кругом, по обе стороны балки, ухоженные поля, лесопосадки, линии электропередач - современный сельский пейзаж.
Доехали до ручья и вышли из машины. Далее по балке пошли пешком. Шли довольно долго по течению ручья. Отец шагал молча, он ничего не узнавал. Я шел за ним, понимал его чувства. Он возвратился к себе на родину. А родины не находит. Слишком много прошло времени…
А когда дошли до поворота лесопосадки, отец увидел и узнал старое глинище на откосе, где в детстве играл вместе с ровесниками. Здесь, на краю дедовой усадьбы, опускавшейся к ручью, хуторские брали глину на строительство своих домов.
Мы расположились возле глинища, решили перекусить. Выпили по рюмочке. Отец оживился и начал вспоминать, рассказывать и показывать.
Затем пошли вверх по склону, пересекли неубранное поле гречки. Переступив неширокую лесопосадку, вышли на пашню и оказались на месте, где когда-то стоял дом и другие постройки.
Это, без всяких сомнений, была земля, которую обрабатывал мой дед! Не видно никаких следов былого обитания. Вокруг, сколько видит глаз, ухоженное, мягкое, как взбитая подушка, поле чернозема. Отец был явно доволен тем, что земля оказалась возделанной, не запущенной.
Он стоял в раздумье. Затем нагнулся, как бы поклонился, и набрал горсть земли в холщевую сумку. Мы выполнили свою миссию, пора было возвращаться.
На склоне лет
Годы на пенсии для моего отца прошли спокойно. Все больше давало знать о себе здоровье. До последних дней сохранил ясный ум, имел твердые взгляды и убеждения. Несмотря на перенесенные лишения в молодые годы, ни на кого зла не держал, трезво оценивал положительные и отрицательные стороны нашей действительности. Интересовался политикой. Его кумиром был Владимир Васильевич Щербицкий: "Настоящий мужик! Что скажет - все по делу". Очень не уважал Горбачева: "Болтун!". Не жаловал и наших президентов. Произошедших перемен в стране не принял. Опасался, что будет хуже…
Мой отец… Он навсегда остается моей совестью. По нему и сейчас сверяю свои поступки. Всегда думаю: "А что бы сказал мой отец? Как бы он к этому отнесся?". Я и до сих пор считаю себя перед ним в долгу! При всех его неоднозначных человеческих качествах и сложном характере отцовский авторитет для меня остается незыблемым. А в душе моей бесконечная благодарность ему за все, что он сделал в жизни для людей, для семьи и своих детей. За все то, что он пережил, перенес, перетерпел. За то, что он был! Был таким, каким был…
Задаю себе вопрос: "А был ли отец счастлив?". Если вспомнить все, что ему довелось пережить, испытать, выстрадать, то о каком счастье может идти речь? Но ведь было и другое! С женой прожил шестьдесят лет, в мирные годы вырастил детей, дождался внуков и правнуков. Говорят, счастье - это когда тебя понимают. Думаю, отец все же был счастлив.
Последние 100 лет истории вместили в себя жизнь моего отца, простого рабочего, русского по происхождению, но считавшего себя украинцем. На мое удивление по этому поводу ответил: "Я же родился в Украине!". И в этом есть глубокий смысл, многим сегодня, к сожалению, непонятный.
Теперь вот и я уже давно отец. И сын мой, слава Богу, тоже стал отцом. Прожив уже немало, понимаю, как важно, чтобы дети чтили и понимали своих родителей, какими бы "неудобными" они им ни казались…
Владимир ПЫХТИН
г. Киев
февраль 2015 г.
